Дорогами бесчестия и чести.
Пан Ян, но уже не Смольский, свыкшийся с ролью шляхтича, первый снег встретил на рыночной площади Львова.
По совету Лейбы Лейзора у него была другая легенда, по которой он возвратился из турецкой неволи, освобождённый набегом Дашкевича на Очаков. Всё это было очень правдоподобно, так как во время похода Алу-Арслана в земли Великого княжества Литовского были угнаны десятки тысяч людей разных сословий и, прежде всего, сельских жителей. Несколько тысяч сёл было сожжено и все, не годящиеся на продажу люди, были безжалостно перебиты. Лейба гарантировал, что его клиента все признают шляхтичем.
С печальным скрипом открылась знакомая дверь. Незнакомая служанка ответила, что пани нет дома, и скоро не будет. Две недели назад её вызвал в имение Пески Хаим Лейзор. Ждать Иван не любил, да и сколько ждать? Мельком глянув на сына, с которым гуляла все та же незнакомая служанка, Иван поехал на конский базар, где обменял своего степного бахмата на крепенького горного коника. Его манила дорога в Карпаты. Хотелось заглянуть в родное село на Быстрице, но боялся разминуться с Барбарой. Ехал по знакомой для неё дороге.
Бедно одетый, обвешанный турецким оружием одноглазый шляхтич вызывал сочувствие.
- Куда?
- Домой!
- Издалека?
- Дальше не бывает - из турецкой неволи!
Знакомый перевальчик, за ним в долине у речки имение Пески, там, в имении Барбара, можно будет отдохнуть после долгой дороги! Будто понимая хозяина, конь быстро вышагивал в гору. На перевале Иван оцепенел. Место было то же, но вместо села и богатой усадьбы были кучи холодной золы. Вон там стоял костёл*, но и его нет! Куча камней и всё... То там, то здесь валялись обуглившиеся человеческие кости. Ивану захотелось выпить воды и освежить лицо. Где-то рядом должен быть глубокий колодезь. Смрадный дух тянулся из колодца, он был полон изуродованных людских трупов!.. На Ивана смотрело перерубленное пополам детское лицо.
- Изверги! - вырвалось из груди, - кто их?
Среди развалин костёла мелькнула тень, Иван бросился к руинам. Старая безобразная цыганка рылась палкой в золе.
- Ты что здесь ищешь?
- То, что и ты!
- Кто их погубил?
- Опришки!
- Не может быть! Наверное, збуйники?
- Опришки ватага Смереки...
- Что? Ты врёшь, старая ведьма!
- Хайналка никогда не врёт, она или молчит, или правду говорит! Хайналка не сказала, что ты это сделал, бывший ватаг, вместо тебя другой, но с твоим именем!.. Тебя проклинают по всем Карпатам, и не только мы, цыгане, но и гуцулы, бойки*, лемки*, кодрены и венгры, поляки и литовцы. Ты простой человек, а люди хотели видеть тебя бессмертным, сыном хозяина Вечных гор!
Иван схватил старуху за худое плечо:
- Слушай старая ведьма, если не хочешь, чтобы я перекрестил тебя не только рукой, но и этим турецким ятаганом сверху вниз и справа налево, говори, где найти нового ватага?!
- Далеко за горами есть корчма возле двух смерек, ты любил это место. Тот, кого ты ищешь, будет там, пока не сойдут снега...
Два охотника нашли в горах возле дохлой лошади обледеневшего шляхтича, обвешанного незнакомым оружием. Хотели добить пана и поделить его пожитки, но один сказал другому:
- Я говорил, кум, что лютует не Иван Смерека, что пан Бог пришлёт настоящего, вот он, настоящий, а тот не настоящий, самозванец!
- А ну-ка Галя, позови мать, пусть глянет, кто у нас гостить будет!
Вошедшая пожилая женщина вскрикнула от неожиданности:
- Твой ватаг, Петро! Бигме он! Не говорите людям, нам он ничего плохого не сделал, а в долине его хлопцы легиней на куски топорами рубали, ни за что, так, спьяну!
Медленно возвращалась сила, ничего не жалел молодой газда. Хотел только, чтобы быстрее отошёл его ватаг; поили травами, кормили брынзой. В гражде* постоянно варилось мясо...
Воскресным утром сотни топоров застучали в ворота гражды. Люди узнали, что здесь прячется палач. Жажда мести пригнала их сюда.
- Петро, отдай нам сокирника*, мы сами с ним будем говорить!
Иван всё это слышал, стоя во дворе, одет он был в добротную гуцульскую одежду, специально для него приготовленную матерью Гали в благодарность за доброго зятя. Немало лет пролежало всё это в сундучке. Петро не спешил открывать ворота. Он приставил к воротам изнутри высокую лестницу и, поднявшись по ней, чтобы его видели, спокойно сказал:
- Двое, кто видел самозванного Смереку, пусть перелезут в гражду, если они узнают его, то я открою ворота. Если не узнают, то ворот я вам не открою, а кто будет лезть в гражду, поколем косами.
Толпа приняла условие, к воротам поставили ещё одну лестницу с наружной стороны. Двое смельчаков перелезли через ворота. Перед ними стоял могучий одноглазый гуцул в праздничной одежде. Поняв ошибку, незваные гости поснимали крысани и, кланяясь, стали извиняться перед незнакомцем и Петром. Один из них был родственником Петровой тёщи, он сказал, что видел атамана опришков в долине, но и этого человека знает, он видел его с Петром перед Галиной свадьбой, ничего плохого тогда он никому не делал...
Затихшая за воротами толпа вертела топорами и ждала своих посланцев. Наконец из-за ворот показалась крысаня одного из них, он крикнул своим:
- То не ватаг Смерека, то родич Петра Волоха*, такой, как и мы, простой человек!
Люди успокоились и попросили открыть ворота. Они всё равно с недоверием смотрели на одноглазого гостя.
- А что, хлопцы, кто хочет с этими новыми опришками сойтись, я поведу, мне им тоже вернуть должок нужно. Только идти надо далеко!
Идти из своей долины никто не хотел, да и уж очень страшны те опришки! Идти с ватагом согласился только газда Петро со своим кумом Василём - сильным и смелым охотником. Решили идти с первыми весенними ручьями. Понимая, что эта дорога может быть последней, Иван решил проститься с матерью, может быть, в последний раз увидеть братьев и сестёр. Рискуя замёрзнуть или быть похороненным снежной лавиной, Иван добрался до родного села.
Рядом с церквушкой чернели кресты, большие и малые. Был рассвет, и Иван решил проведать могилу отца, постоял у знакомого креста, поправил покосившуюся перекладинку и обратил внимание, что рядом находится свежая могилка, екнуло - мать, а с другой стороны от отца его могила, ставшая родной тому хлопцу из речки Быстрицы. Иван наклонился и завязал в платок горсть земли с могилы отца. Подняться он не успел, несколько человек, бросив на него сетку для ловли рыбы, сбили с ног, на голову надели мешок и куда-то потащили. В подвале было темно, холодно и сыро, где-то рядом противно грызлись между собой крысы.
- Вот так простился!
Где-то наверху блеснул свет, спустились два молодых гайдука*, привязали к связанным сзади рукам длинную верёвку и продели свободный её конец в кольцо вверху стены, подтянули Ивана стоя к холодной стене, но выкручивать руки не стали. Кто-то ещё спускался в подземелье. В руках у спускавшегося была толстая восковая свеча. Ивану показалось, что к нему со свечой в руках идёт Лейба Лейзор, почти то же лицо, тот же рост, даже та же сутулость, только, пожалуй, моложе Лейбы...
- Кто такой?
- Сперва развяжи руки, потом будем разговаривать...
- Придумал тоже, или считаешь, что Хаим Лейзор дурак?
- Может не дурак, только далеко тебе до старшего брата!
- Какого брата? Откуда ты можешь знать моего брата, он здесь никогда не был, а самого старшего я и сам не помню!
- Может ты не брат Лейбы Лейзора, тогда нам говорить не о чем.
- Ну, допустим, ты знаешь, как зовут моего брата, что с того? Для меня ты всё равно разбойник, которого надо повесить.
- Ну и вешай, чёрт с тобой, потом, при случае, похвалишься своему братцу, как расправился с его человеком! Он тебе будет очень благодарен.
Хаим почесал лысину:
- Чем докажешь, что тебя знает мой брат, что ты его человек?
- Сказать, как зовут жену Лейбы, сына, племянниц? Могу сказать, сколько ступенек у него при входе в дом.
- Сколько ступенек? Говори, тут ты и поймаешься, хлоп!
- Ни одной, когда входишь, то в доме всё ниже, чем на улице, а племянницу твою зовут Двойра, так?
Обрезав верёвки, Хаим поворчал, что гайдуки сдуру навязали узлов, которые он не в силах развязать, и испортили хозяйскую верёвку.
- Ах, пани Барбара, пани Барбара! Как всё теперь будет?!
Иван, ранее не знакомый с Хаимом, не стал ему всё объяснять из-за Войцеха. Кто его знает, что будет с ним, что он сам может сделать для осиротевшего сына? Он сказал, что искал пани Барбару по просьбе его брата Лейбы, желавшего приобрести у неё "больные" жемчужины, а одежда на нём не его.
Хаим рассказал, что был в Песках, когда ночью ворвались опришки и потребовали всё золото, что есть, в противном случае грозились сжечь имение, а всех поляков перебить. Но какое могло быть золото, когда хозяйка живёт во Львове? Ватаг Смерека дал мне два месяца и сказал, чтобы хозяйка приготовила двести дукатов, а если нет, то кроме золы в Песках ничего и никого не будет.
- Я поехал во Львов и обо всём рассказал пани Барбаре, она могла обратиться за помощью к королю, но не сделала этого, заявив, что не боится никаких опришков, и что они не тронут её имение. Меня отправила сюда, собрать, на всякий случай, долги с крестьян. Дело это трудное и далеко не безопасное, если бы не гайдуки, вообще с этих лотров ничего бы не собрал... - Хаим показал на троих рослых легиней* - гайдуков, - пани Барбара сама подобрала этих хлопцев, их вся округа боится, они родные братья между собой.
Иван присмотрелся к гайдукам и узнал своих возмужавших холёных братьев.
- Барбара, Барбара, сделала из крестьянских парней холуев! Лучше не видеть бы всего этого, да не знать!
Может быть, и признали бы гайдуки своего брата, только мать унесла его тайну с собой в могилу. В церквушке увидел сестёр с мужьями, было видно, что и о них позаботилась покойная хозяйка. Никто в селе не признал когда-то давно умершего легиня. Люди привыкли, что с того света никто не возвращается, а мало ли похожих людей?
Петро и Василь ждали Ивана. Трудно ранней весной в горах, только кое-где пробивалась с солнечной стороны травка. Кое-где лежал подтаявший снег. Радостно блеяли пережившие зиму овцы. Радовались долгожданному теплу люди.
Тревожно было подходить к указанному цыганкой месту, откуда могла всё знать старая ведьма? Сказала, как отрубила - корчма у двух смерек, но ведь опришки долго не бывают на одном месте, хотя это место отдалённое и дикое, ни полонин, ни долин, одни нагромождения скал. Какой-то предприимчивый шинкарь знал, где путники не будут с ним торговаться, дадут, что скажет - горы.
У Василя в этих местах не могло быть знакомых, мало ходил с опришками и Петро, да и лет прошло немало, успел из тонкого легиня превратиться в крепкого газду. Предлогом были поиски цыган-конокрадов, такое в этих местах не было редкостью. Иван шёл отдельно от своих спутников, позади. Кроме повязки на глазу, он подвязал руку и прихрамывал на левую ногу - искалеченный, полунищий шляхтич возвращается домой. Кроме добротного оружия за поясом, ничего нет. Несколько медных монет - вот и вся добыча для опришков.
Когда Иван вошёл в пустую корчму, то кроме хозяина и двух его спутников там никого не было.
- А пугали опришками, - вслух подумал Иван, - разве что эти? - кивнул хозяину на Василя и Петра.
- Та нет, эти коней своих ищут, цыгане покрали, но стемнеет, будут и те... Когда платят, когда и побьют ни за что. Много я видел их на своём веку, но таких, как эти сейчас - таких не было. Был бы им не нужен, давно бы порубали своими топорами. Кто их потом кормить и поить будет?
- Ну, что же не узнал меня, Абрам? А когда-то говорил, что век будешь помнить!
- Их бин аид*, не узнал, пан ватаг, вей мир*! Такое люди говорили, что нет пана Смереки и могилы у него нет, проклятый Вербеци и здесь на шесту кусок мяса вешал! Год назад говорили, что ожил сын Чугайстра*. Ждал, придёт и сюда, пан Смерека пришёл, только не тот, что подарил нищему Абраму эту корчму!
- Кто он такой, этот новый Смерека?
- У Абрама умная голова, он видел нового Смереку простым опришком у пана ватага. Пусть пан простит - он был просто разбойник, а эти - настоящие крысы! Их сейчас мало, но скоро соберутся вместе. Как стемнеет, они вылазят из нор и гуляют до утра. Может, пан спрячется?
- Я пришёл не прятаться, а убить самозванца, опозорившего меня и превратившего народных мстителей в сокирников-недолюдков, - Иван проверил пистоли, поправил за поясом оба кинжала, - а что, Абрам, не найдётся ли у тебя гуцульский топор?
- Как не найтись - такого добра хватает, пусть пан Смерека сам выберет!.. Пропьются, оставят в залог, а потом не выкупают.
Иван выбрал искусно сделанную бартку - топор с односторонней заточкой для обрубывания сучьев со сваленных деревьев.
Василь с Петром сидели у первого от входа стола, Иван устроился с противоположной стороны у большого низкого очага так, чтобы свет от горящих поленьев не освещал в полумраке шинка его лицо. Если войдёт самозванец, Абрам зажжёт ещё одну свечу. Снаружи темнело, но никто не шёл. Может, пронюхали, что в корчме посторонние? Но вот заскрипела дверь, в шинок ввалилось человек десять опришков. Но шинкарь не зажигал условленную свечу. Не замечая Ивана, опришки прицепились к Петру с Василём:
- Берите паленку* на всех, или мы вам души через зад выпустим, а с таким духом святой Петро их в рай не примет.
Взятые в полукруг, Ивановы спутники стали спиной в угол, крепко сжимая в руках топоры. Неожиданно для опришков сзади прогремел голос:
- А ну, кутюги*, бросайте топоры, а то ни один отсюда не выйдет!
Один из опришков, не поворачиваясь, бросил топор на голос. Иван поймал его на лету левой рукой, правая метнула турецкий кинжал. Бросивший топор осел на пол, пытаясь вытащить из спины оружие, принесшее ему смерть. Трое бросились к Ивану, четвёртый крикнул:
- Погодь, пане, сейчас мы тебе поубавим гонору... Кто такой?!
- Я Иван Смерека, которого вы со своим самозванцем опозорили! Вы предали в веках тех "чёрных хлопцев", которых я водил по горам!
Опришки переглянулись - если и в самом деле это тот Смерека - сын Чугайстра, про которого люди рассказывали, то он бессмертен...
Со звоном упали на пол топоры, за ними последовали ножи и пистоли.
- Вы не опришки, вы изверги. Мы отдадим вас тем крестьянам, из которых вы, упыри*, пили кровь! Абрам, открывай тайный погреб!
- Вей мир! Там же мёд, горилка!
- Ничего, связанные всё не выпьют. Петро, Василь, одного, постарше оставьте, поговорим. Не захочет говорить, где их дьявол прячется, пусть сдыхает под палками. Где ватаг?
- Не знаю.
- Надо знать, друже! Кто из ваших харцизяк знает, где ватаг?
- Может, Бубнош знает.
- Давайте сюда того Бубноша.
Василь и Петро спрятали хлопца и привели другого.
- Ты Бубнош?
- Да.
- Как зовут?
- Стефаном.
- Вот что, пане Стефан, сейчас мы твои руки и ноги свяжем вместе, и будем бить палками долго и сильно, пока не скажешь, где твой ватаг.
- Не скажу потому, что на топоре клялся!..
- Сучий сын, а ты крестьян ни за что, ни про что клялся убивать?
- Все убивали, и я убивал, как ватаг Смерека говорил.
- Ватаг Смерека - я! Пусть тебе скажет Петро - он со мной ходил, когда моложе тебя, изверга, был! Спроси у Абрама, он старый - не станет врать.
- То так - это тот давний атаман, а ваш с ним простым опришком ходил!
- Хоть и скажу, где он, всё одно не возьмёте, там смереки его стерегут от медведей. Одна в одну сторону, другая ей навстречу, и сухие ветки заострены. Без шума не пройдёшь, да и в самой гражде собак куча...
- Как-то нужно выманить, сжечь гражду - дело простое, но там и другие люди погибнут ни за что. Слушай, Абрам, придумай, как выманить кутюгу.
- Трембитой, все кто есть в горах, идут на её звук.
Василя, притворившегося мёртвым, завернули в рядно и попросили похоронить по обычаю. Две трембиты, взятые с соседней гражды, разрываясь, несли громкие, печально-жалобные призывы. В горах кого-то застала смерть, идите, люди, похороните, вас всех зовут трембиты...
Скрестив руки, лежал в новеньком гробу Василь. К корчме пешком и на лошадях прибывали люди...
Как-то неожиданно прошёл среди людей ропот:
- Ватаг Смерека идёт!
- Какой там Смерека, тот за простых людей горой стоял - а этот упырь собрал таких, как сам, сокирников и рубит людей без разбору!
Толпа расступилась, пропуская страшного гостя к покойнику...
- Я ватаг Смерека, - опираясь рукой на бартку, сказал коренастый пришелец.
- Нет, ты предатель и палач, Мироне!
- Что? Кто сказал?
- Я, Мироне - твоя смерть!
- А-а-а! Иван! Смерека!
Поднялся над головой топор, готовый на любом расстоянии рассечь голову врагу, поднялся в последний раз... но не полетел топор, грузно осел грозный для всех ватаг.
Оцепеневшая, ничего не понимающая толпа ещё не сдвинулась с места, как из гроба выбрался покойник. Закрестились женщины, заплакали в страхе дети... Старик-гуцул сказал соседу:
- Много видел, но чтобы покойник покойнику свой гроб уступал, в первый раз вижу! Кому рассказать, никто не поверит! Ты видел, как тот нож попал в грудь?
- Нет, не видел.
- И я нет! Выходит, что он просто сокирник, упырь, а не Чугайстров сын, как говорили люди. А этот, что с ним разговаривал, видно какой-то аридник*! Как он смотрел! Казалось, огонь из глаз идёт, как молнии!
- Та никакой он не аридник, а воскрес тот, настоящий Смерека, который народ защищал!
- Как воскрес?
- А может, и не умирал вовсе, кто его знает...
Петро хотел вытащить из Мироновой груди турецкий кинжал, вошедший по самую рукоятку.
- Оставь, Петро, этот кинжал его много лет разыскивал. Пусть он с ним и останется.
- Может, положим его в гроб? Что добру пропадать!
- Э, нет, такого зверюгу грех в гробу хоронить! Сжечь, как язычника, и пепел пустить за ветром! - сказал белый, как лунь, гуцул.
- Отдай его нам. Нет ни одной семьи, чтобы он не обидел, - загудели крестьяне.
Иван махнул рукой:
- Най будет!
Седой, как лунь, старик сказал, что скоро у Абрама соберутся остальные упыри, что разошлись на зиму, беда всем будет; перерубают и старых, и малых.
- Дайте мне десяток легиней, а сами молчите, пока мы остальных не соберём.
- У меня шестнадцать внуков, таких легиней по всем Бескидам* не найдёшь. Бери их с
собой - мою седину не опозорят, - сказал белый старик Лесь.
Гуляла корчма, заливались скрипки, никто не мог переиграть старого Абрама. Словно тоска и плач из губины души...
- Что я не вижу твоих жену и дочку? - спросил Иван у корчмаря.
- Нет их, сгвалтовали их недолюдки, а потом под лёд бросили в речку. Хотел их потравить, да хорошего зелья не было, потом достал - они на зиму порасходились. Хотелось богатства - собрал, а зачем оно теперь старику?
По одному, по двое собирались опришки, без труда их вязали и спускали в подземелье. Недели через две Абрам сказал: "Уже все".
Петро и Василь засобирались в дорогу, как там дома?
Послал Иван за дедом Лесем, пусть каждого в отдельности судит народ! Иван с внуками Леся охраняли корчму с улицы, мало ли чего...
- Горит, что горит? Корчма горит, страшно горит!
- Спасти надо старика! Какой страшный огонь!- Иван дергал дверь, она была заперта, вырвал окошко. На своём месте сидел мёртвый Абрам... Иван всё понял - шинкарь отравился, но перед этим поразливал жир, натрусил соломы, тряпья и понаставил огарки свечей, они догорели уже после его смерти...
Попрощался Иван с легинями, с их дедом...
- Может, останешься у нас, Иване?
- Нет, далеко на Днепре есть у меня настоящие друзья, буду добираться к ним. Много лет пройдёт, пока люди зверства недолюдков забудут и снова без страха будут смотреть на опришков...
Без особых приключений добрался Иван до Киева. Вот и знакомая корчма. Пригнулся, ступил вниз. Ему нужен совет и помощь киевского "царя Соломона". Хотел он во Львове забрать сына с собой, но куда? Кто он, без роду, без племени? После той славы, какую дал ему Мирон, оставаться в Карпатах нельзя ему, а Войцех ребёнок! Куда с ним? Хотелось быть рядом с сыном, а что он ему даст? Войцех носит фамилию мужа Барбары - Пясецкий. Нет Песков, но есть фольварк у Быстрицы, есть хороший дом во Львове. В фольварке плутоватый управитель, но он брат самого Лейбы! Даже из-за боязни перед братом он не пойдет ни на какую подлость! Нужно решать судьбу малыша! В лабиринте коридоров и комнат, убогих и роскошных ему преградила путь женщина:
- Вус* пану надо?
Приняв её за одну из мадонн этого заведения, Иван хотел силой пройти мимо.
- Вей мир! Забыл Двойру?
- Двойра? Племянница Лейбы? Извини, не узнал.
- Когда обхаживала слепого, тогда слепой узнавал! А сейчас вельможный пан!
- Не издевайся, Двойра!
- Как твоя жена, не нашла себе другого?
- Уже не найдёт!
- Плохо ты знаешь женщин...
- Она погибла!
- Это другое дело. Тебе очень плохо? Пойдём, я угощу тебя такой перцовкой, что всё забудешь!
- Пойдём, только ничего я не забуду, нельзя забывать! Сын у меня во Львове остался.
Двойра наливала ещё и ещё:
- А, гетруцик*! Что такое? Крепчайшая перцовка, а он не пьянеет! Говори мне всё, у Двойры умная голова!
Но Иван опустил голову на руки и забылся. Проснулся он на широкой постели, с большими подушками.
- Как спал? - спросила Двойра.
- Ты на меня зла не держи, нет моей Барбары, а других мне не надо!
- Пройдёт время, ты будешь думать иначе! А сейчас пей это пиво, я думала, ты сгоришь, столько много и лубенские казаки не пьют! Насчёт твоего сына можно с княгиней Еленой Вишневецкой поговорить, у неё сын почти взрослый, а они детей любят!
- Нужно посоветоваться с твоим дядей, он из любого положения найдёт выход.
- Он скоро станет кагалом, войдёт в Киевский магистрат, тот, что был кагалом, умер недавно, хватит тем купчишкам-ашкинази воду в Днепре мутить! Я арендую у князей Вишневецких шинок в Лубнах, сейчас князю Михаилу нужно много золота, чтобы укрепиться в страшном соседстве с Диким полем, в котором хозяйничают крымцы. Если хочешь, я устрою тебя на службу к князю. Дядя говорил, ты искусный воин...
- Благодарю, Двойра, но я решил идти за пороги, на Сечь к Байде.
- Говорили казаки, что зимой ногайцы напали на Томаковку, всё разграбили и сожгли, а тот атаман Байда не вернулся с морского похода.
...Радостно приветствовал своего давнего клиента Лейба Лейзор. Узнав, что Иван остался без денег, он предложил ему в долг, без процентов. Был рад вестям о брате Хаиме.
- Двойра говорит дело, пану нужно в Лубны. Только и теперь в интересах сына, чтобы он не знал правды о своём отце. Я попрошу брата сохранить фольварк, а Пески придётся продать.
Иван ждал, что решится в Лубнах. С Двойрой приехало десять лубенских казаков для охраны занятого у Лейбы золота.
Неопределённость съедала Ивана. Наконец, Лейба протянул ему крохотную записку с закорючками. Иван ничего не мог понять.
- Совсем голова не работает, откуда тебе знать идиш? Двойра пишет, что княгиня Елена согласна взять под свою опёку сына госпожи Барбары Пясецкой. К управителю Пясецких направлены лубенцы с письмом Лейбы Лейзора. Князья Вишневецкие приглашают пана Яна Смольского для службы по охране их родового имения.
- Как быстро прислала весточку!
- Голубей на крыше видел? Один из них только что прилетел от Двойры, а у меня в клетке её голуби есть...
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Есть мнение.