Глава
Мир тесен!
Спящий под яркой луной аул потревожил стуком копыт одинокий всадник... У белой юрты Тогрул-бея из седла вывалился табунщик с четырьмя стрелами в теле.
- Барымта*! Все наши табуны сбиты в кучу и их гонят к югу. Лица конокрадов закрыты стальными сетками-мисюрками под блестящими шлемами. Барымтачей десять человек, на очень хороших лошадях!
Страшные крики разбудили аул. Впереди голод, продажа детей в рабство!.. Проклятый Ор-бей! Не успел увести джигитов, а уже подкрались конокрады! Лучшие нукеры в зиндане. Род беззащитен, лошади угнаны...
Толку с того, что в одной из чёрных юрт спит самый прославленный батыр Крыма. Если бы он не был полудохлым, один бы разобрался с барымтачами! Ему уже готовят куски ткани в последнюю дорогу мусульманина - саван... Никто его уже не боится. Яркая луна спряталась за тучу. К матёрому серо-белому жеребцу раненого батыра кто-то подошёл в доспехах батыра Менгли. Аргамак* бросил жевать. Маленькое глубокое седло легло на спину красавца. Человек пах потом хозяина, ловкая рука затянула подпругу, ремень подгрудника. Длинная печенежская пика батыра с ярко-красным хвостом взлетела вверх. Уверенная твёрдая ладонь тронула ноздри аргамака, в ту же секунду ловкий наездник привстал в стременах. На тусклом посеребрённом шлеме торчали совиные перья* - еловец чингисидов. Несколько секунд благородный жеребец сомневался в наезднике, встав на передние, потом на задние ноги, затем полетел, как на байге, самым крутым аллюром... Никогда на его спине не было столь лёгкого джигита... В ушах наездника стояли слова умирающего табунщика: "...Они на очень хороших лошадях, наши их не догонят..." Речь не шла о тройке лошадей батыра Менгли. Не прошло и часа, как барымтачи заметили погоню. Их старший засмеялся: один - преследует десятерых! Но очень скоро налётчикам стало не до смеха. Этот один - призрак мёртвого Ширинского бея! Конечно, налётчикам было известно о смертельной ране батыра!..
Узун-кулак - "длинное ухо" - разнесло новость по всему Крыму. Чей это жеребец, чьи доспехи, барымтачи, конечно же, знали! Рванули в разные стороны своих лошадей.
...Спасти свою шкуру - другие мысли не держались в головах конокрадов.
...Остановился гигантский табун лошадей.
Призрак не стал преследовать конокрадов.
Со страшным гиканьем джигит развернул табуны и, выхлёстывая страшным атаманским кнутом батыра, погнал их в сторону аула. На рассвете аул торжествовал, табуны все сразу заполонили аул... Спокойно жевали прошлогоднее сено три лошади батыра за чёрной юртой... Доспехи батыра Менгли висели на специальном колу-вешалке у изголовья раненого... Опоенные настоем-отваром дикого мака Менгли и Бахсы спали непробудным сном...
...Кто были эти удальцы, перебившие многочисленных табунщиков, никто никогда не узнает! Их позорное бегство можно объяснить легендами вокруг батыра Менгли. Цыганский кнут в его руках - страшное оружие, ему ничего не стоит выбить им из седла любого джигита или перебить крепкие ноги бахмата!.. Где кончалась правда, там начинались суеверия и легенды!..
По совету аульного муллы кипчаков, Бекир уехал в Гёзлев пригласить к Менгли-бею самого имама, который может провести лечение молитвой - Зикр. Аульный мулла стал лечить Ширинского бея скотом, с молитвой и заклинаниями проводя забой жертвенных животных!.. Всё неоднократно пережив в своей нелёгкой судьбе, Кипчак-бей перед рассветом с трудом взобрался на лошадь и выехал на высокий курган!.. Расстелил круглый коврик-намазлик, встал на колени лицом на юг, в сторону Мекки!.. Страшное испытание послал Аллах на его, ещё недавно могучие плечи настоящего
монгола-чингисида!..
...Страстное обращение к единому богу прервал знакомый топот тысяч конских копыт. Со своей высоты бей видел, как Аллах погнал смешанные табуны прямо к аулу...
- Велик Аллах и милости его беспредельны!
Что-то непривычно белое мелькнуло из облака поднятой пыли!.. Да почему незнакомое? На этом жеребце любил красоваться хитрый и вероломный Алу-Арслан, бей Ширинов!
Джигит, который гонит табуны - с перьями чингисида на шлеме!.. Доспехи батыра Менгли на джигите!.. Неужели это племянник раненого батыра, когда он успел вернуться из Гёзлева? Нет, тот джигит уехал на своей тройке бахматов! Это чистокровный араб-даши покойного Алу-Арслана! Самый драгоценный в ширинских табунах! С большим трудом улус-бей взобрался в своё седло и быстрым шагом лошади вернулся в аул. Несказанно обрадованные возвращением табунов, молодёжь и женщины ловили знакомых лошадей и стали делить по косякам и табунам, зная каждую лошадь, какая кем доводится какому жеребцу...
Бей сполз со своей лошади у юрты, в которой лежал раненый батыр. Привязал коня к колу и с палкой в руках откинул полог юрты. На старом потёртом войлоке богатырским сном спал батыр. Недалеко от него, свернувшись в клубок, спала Бахсы. Доспехи батыра висели на вешалке, его седло лежало у входа, и бей потрогал потник из прочного войлока - тот был сухим...
Изувеченный бей заглянул за юрту и тут он кое-что понял: две лошади чистые, а тот ветеран-даши - только что из-под седла, пыль и пот сделали его грязно серым. Недоумевающий бей взобрался в седло своей лошади и поехал к своей белой юрте... Наперерез ему от колодца шла его единственная дочка с полным высокогорлым медным кумганом. По обычаю кипчаков и других ордынцев, девушка не прятала своё лицо под паранджой - сеткой из конского волоса.
...Напившись воды прямо из длинного горлышка, Кипчак-бей сказал дочке:
- Дочка, у нас в ауле раненый батыр Менгли. Лежит он в ветхой, старой и убогой юрте. Подыщи ему достойную высокого гостя юрту и всё остальное... От того, будет ли он жив, зависит судьба нашего рода... Оставшись без Исмаила и его джигитов, мы не сможем уберечь даже то немногое, что имеем. Слушай во всём Бахсы - она мудрая женщина. Не оставляйте батыра без присмотра!
Девушка обратилась к знахарке:
- Ляна-джан, нужно перенести батыра в мою юрту.
Бахсы, плохо владея собой, приподняла голову, что-то пыталась вспомнить, потом, сообразив, сказала:
- Батыра переносить нельзя! Если хочешь, перенеси юрту...
Прирождённые кочевники быстро разобрали две юрты и на месте старой собрали яркую, самую красивую в ауле юрту - дочери улус-бея. Острым пичаком Акбала прорезала грубый войлок под спящим батыром, и ей помогли переложить его в удобную постель. Знахарка проснулась сама и пошла собирать нужные снадобья. Батыр пришёл в себя, попытался сесть в постели, но острая боль уложила его обратно. Над ним сидела красивая девушка лет двадцати или немногим больше...
- Наверное, я уже в Эдеме-рае, - прикинул батыр, если ты не гурия, как тебя зовут, красивая?
- Акбала!
- Редкое у тебя имя, "белый ребёнок". Ты кипчачка?
- Я дочь кипчак-бея, но мои отец с матерью - чингисиды...
Вернувшаяся со ступой и узелком знахарка велела Акбале нагреть в большом казане много тёплой воды, а лучше - кипятка!.. Долго грели воду, потом, дав кипятку остыть до того, что могла терпеть рука. Этим "чаем" с травами долго отмачивали повязки на обеих руках. На той горелой ране появился гной. Разбитый в ступе лук процедили через ткань. Знахарка посолила сок, хорошенько перемешала, опять процедила и перетёрла всё это с бараньим жиром. Спросила батыра:
- Будешь так терпеть или привязать тебя к кольям?
- Делай, что считаешь нужным, я знаю, что такое боль.
Боль была дикой, но батыр не кричал и не дёргался, он просто потерял сознание. Знахарка привела его в чувство, дала какое-то питьё, и он опять уснул. Акбала взяла мазь из синего лука с солью и жиром, они вместе наложили повязки из нового полотна.
- ...Если проснётся, дашь ему ещё выпить из этого бурдючка... Мне нужно по оврагам поискать кой-какие травки. Он голоден, можешь давать ему кумыс и курт. Мяса пока не давай.
- А что у него со второй рукой, Ляна-джан?
- ...Её пришлось проколоть прокаленной иглой, чтобы отвлечь часть боли в противоположную сторону. Там гнить не будет, к ране сразу была приложена глина, а теперь привязана половина печёной синей луковицы. Запоминай, в жизни нужно знать многое. Отца я посадила в седло, больше ему помочь не могу... Плохо для меня, что Исмаил не выполнил своего обещания!..
- Ляна-джан! Смай никогда не врёт, он монгол и очень честный джигит. Он обшарил весь Стамбул, нашёл твоего сына. Но дервиши-бекташи отказались продать своего
аджем-оглана, сказав, что он собственность падишаха! Он даже договаривался с теми разбойниками, что не следуют законам Блистательной Порты и Аллаха. Узнав, что джигит у дервишей-бекташей, те отказались его выкрасть!.. Всё дело в том, что твой Ваня-Рустем попал из ясыря в пятую часть добычи для падишаха - Сауч! Теперь Смай заложник у беспощадного Ор-бея. Если тебе, Ляна-джан, не удастся спасти этого батыра, то перед новолунием голова Смая и головы его джигитов украсят на копьях стены страшного
Ферх-Кермена.
- Знаешь, Акбала, мне на душе было легко, когда я лечила твоего отца - я видела, что он уже своё отвоевал и не страшен моим народам!.. За этого батыра я слышала, что он великий воин! Если я его подыму, это новые слёзы в моей Украине и Молдове!
- Батыр может поклясться на собственной сабле, что не будет воевать твою родину!
- Акбала, можно ли верить клятве волка не есть мясо?
Менгли очнулся и слышал разговор женщин.
- Возьми пичак*, Бахсы*, и перережь мне горло, если я враг твоим народам! Давать клятву на сабле рабыне-ясырке - это не для Ширинского бея Менгли!
Знахарка сделала вид, что не слышит, и вышла из юрты.
- Менгли-бей, ты напрасно оскорбил Ляну-джан, она здесь гость, а не рабыня. Где-то, в дальнем походе отца искалечил соперник-поединщик, его привезли между двух лошадей, дни Тогрул-бея были сочтены... У нас с Исмаилом он был один и за отца, и за мать. Отец мог иметь четыре жены, но он не хотел, чтобы его сирот кто-то обижал и после смерти матери не женился... В ту страшную для нас пору мне шёл тринадцатый год, Смаю на три года больше. С раненым отцом из дальней степи приехал мангытский княжич. Он пригнал девять раз по девять лошадей. Этого хватило бы, чтобы, добавив тринадцать голов любого скота, купить двух кипчакских невест. Исмаил - честный, но не жадный джигит, обьяснил мне, в чём дело. Я наотрез отказалась от жениха. Не хотела мешать кровь Чингисхана с кровью каких-то степных князьков. Тем более перед этим, на большой байге я полюбила одного батыра! Смай шёл первым, а когда оставался последний фарсах, его, играючи, обошёл незнакомый батыр. О нём много говорили и он - торэ-чингисид! Его знал и любил весь Крым! Я вытащила из материнского сундука паранджу и, одев её, отправилась с братом на великую реку Узу искать всесильную Бахсы-Аксу, но мы, дети, в живых её не застали. Кто-то из мангытов сказал, что людей лечит ученица Аксу - Ляна-джан. Ляна отказывалась ехать в Крым, плохо говорила по-татарски. Сказала, что её единственного сына Ваню схватили и увезли в Крым татары. Исмаил поклялся страшной клятвой на сабле, что если она посадит отца в седло, то он найдёт и выкупит её сына. Она колебалась, но Смай сказал, что оставит меня, сестру, за неё заложницей!.. Она поверила нам и подняла отца на ноги. Теперь отец просил её поставить на ноги тебя, батыр, чтобы спасти единственного сына и наследника!
...Когда вошла знахарка, Менгли сказал:
- Извини, сестра, думал, ты просто рабыня. Я много чудес слышал о той древней Бахсы с Узу, - затем глянул на Акбалу и сказал, - а ты, дочка не грусти за тем мангытским княжичем! Я отдам за тебя, для племянника Бекира, любой калым!
- Мне не нужен твой коротышка Бекир, а отец без моего согласия никогда и ни у кого калым не возьмёт!
...Подходило время новолуния. Кипчак-бей засобирался в неблизкий для него, калеки, Ферх-Кермен... Менгли уже мог сам садиться в седло, но для дальней дороги не хватало силы. Лучший в степи кумыс готовила гордая Акбала*. Менгли как-то подсмотрел, как она в выкопченный бурдюк-сабу* заталкивала кусок прокопченного бараньего курдюка и полную горсть сушённого винограда... Наслаждаясь пенистым "серебряным напитком" Менгли невольно подумал: "Мы, ширинцы, всегда свысока смотрели на род Кипчаков, а они во многом искуснее нас!.. Каких только орнаментов нет на роскошной юрте Акбалы!" По просьбе дяди Бекир съездил в Ширинский улус и привёл две кобылицы и жеребца-иноходца*. Сев без уздечки на подаренного иноходца, Топал-бей почувствовал себя опять, как когда-то, воином! Как все, он мог ехать быстро, даже при покалеченной ноге! Вороную кобылицу Менгли подарил Бахсы-Ляне, которая собиралась уезжать из Крыма в казацкий край. Серо-белую трёхлетку подарил Акбале, но та не отрывала глаз от белоснежного жеребца Менгли. Перехватив взгляд Акбалы, Менгли понял его по-своему:
- Кобылице года три. Когда будет семь, и она станет чисто белой!
С приближением новолуния всадники выехали из аула. Впереди с трёхвостым бунчуком ехал Бекир, редкие встречные уступали дорогу чингисидам...
Ор-бей сдержал слово и выпустил всех кипчаков из Зиндана. Радости Исмаила и его отца не было предела... Акбала имела болезненный, удручённый вид...
Вскоре из Ферх-Кермена и Бахсы засобиралась в дорогу, Менгли сказал ей:
- Недалеко за Ислам-Керменом стоит хутор моей сестры Груни-ханум. Ты вытащила меня из зубов Азраила с Джебраилом, а я проведу тебя в Дикое поле!.. Бекир, дядя Ислам даёт тебе тургаудов, отведёшь Касыма с Муртазой в кочевье и посадишь в яму до моего возвращения!..
- Вести придётся одного Муртазу. Касым когда узнал, что ты выжил и едешь сюда, повесился на оконной решётке зиндана!
- Собаке и смерть собачья! - сплюнул Менгли, - Ляна-джан, ты сидишь в седле, как цыганский атаман, но, тем не менее, возьми у Акбалы паранджу, так в дороге будет лучше! Доедешь до Ислам-Кермена, отдохнёшь, а на второй день уже будешь обедать у сестры, познакомишься с Груней-ханум!
...Керим-ага был доволен чёткой, умелой работой каменотёсов из Ачи-Куле и Гёзлева. Золотом поблёскивали медные пушки. Их жерла были направлены на Узу и её берега. Погромы владений падишаха всегда начинаются здесь. Первый удар янычары получают тут, в Ислам-Кермене! Новый диздель-бурган*, комендант Ислам-Кермена, пороха не жалел. Учебные стрельбы пушкарей-топчу* не стихали ни днём, ни ночью. За удачные выстрелы пушкарей награждали баранами, целиком запечёнными на вертелах, за нерадивость - били палками по босым пяткам... Постоянные столкновения с казаками уменьшали численность янычарского гарнизона... Те, которых присылали из Ачи-Куле, Гёзлева и Кафы, были далеко не из лучших бойцов Порты.
...Напуганные морской "гулянкой" казаков, разгромами Ислам-Кермена и Очакова, преувеличенным обстрелом крепостей Гёзлева и Кафы, несколькими сожжёнными кораблями, ни санджаки, ни беглер-бей не хотели делиться янычарами с северным форпостом на Днепре... Отсылали сюда тех, кто похуже, да и то, за особые проступки. Чауш, присланный с проверкой сказал, что визир требует укрепить форпост на Узу-Днепре. Он увёз с собой просьбу коменданта прислать две сотни новобранцев - младших янычар для дальнейшей их подготовки на месте. Молодое пополнение устраивало молодого янычарского агу, янычар-подростков не успели "перебрать" в Стамбуле и Кафе. Прошедшие подготовку в ордене дервишей-бекташей, аджем-огланы были послушней баранов... Со всей своей неукротимой энергией Керим-ага муштровал подчинённых, не давал в обиду старослужащим янычарам...
...Солнце уже клонилось к закату, когда дозорный доложил о том, что к воротам крепости подъехал какой-то батыр-чингисид со спутницей в парандже* и верхом на лошади... Керим-ага подошёл ко всадникам, проехавшим в открытые ворота.
- Мубарек Олсун*, Менгли-ага, - поздоровался комендант, хорошо знавший батыра, ставшего беем самого могучего в Крыму рода Ширинов... Что-то непонятное случилось со спутницей батыра, она хотела ударить коменданта по лицу:
- Вот где ты спрятался, Федя!..
Как всегда, резкий Менгли перехватил её руку, - Ляна-джан, какой это тебе Федя?
- Да муж мой, Федька Московитин: был казаком, а здесь уже в янычары пристроился!
Менгли внимательно глянул на коменданта, лицо ему тоже показалось знакомым. Да он похож на того кольчужника, что он заарканил в бою у Козельска. Потом тот же урус с братом Байдой копал колодцы-кудуки в Присивашской степи... Только тот постарше этого и с бородкой. Где он последний раз видел того уруса Федьку? В зиндане Ферх-Кермена, когда ходил глянуть на дохлого эмджи-бабу Касыма! Урус был прикован цепями к стене зиндана, Ислам-Гирей во всём любил порядок и надёжность...
...Ничего не понявший Керим-ага провёл случайных гостей в свою янычарскую палатку-шатёр. Менгли спросил, был ли у него брат на родине? "Какая родина? Какой брат? - не понимал янычарский ага, - Родина - ватан - Блистательная Порта*. Все
янычары - братья!
- Я спрашиваю тебя о другом. У твоих отца и матери кроме тебя был старший сын?
- Там, где я родился, был большой, старше меня, брат Федька. Когда меня поймали татары, Федька был где-то в бою с ними!..
- Понимаю, тебе не просто вспоминать те времена!..
- Я помню этот цыганский кнут, который когда-то мне, мальчику-невольнику, спас жизнь, вырвав из рук татарчонка пичак...
...Ляна поняла, что ошиблась и спросила, помнит ли Керим-ага, как звали его отца?
- Кольчужник Матвей, сын Савельев, тягловый человек из города Козельска.
- Да ты Федькин брат, Гришатка!..
Рядом раздавались крики, скрежетала сталь. Шёл учебный бой младших янычар, которые сражались тупыми ятаганами. Ляна приоткрыла полог палатки и увидела, как под надзором голого по пояс старика-янычара трое молоденьких янычар нападали на своего сверстника с двумя ятаганами в руках, не по годам крепкого, черноволосого...
Ей стало плохо, и она осела, свалившись на землю. Менгли стал тереть ей щёки, Керим-ага подал кувшин с водой, её обрызгали, умыли. Ляна прошептала: "Ваня, Ванечка, сынок, я его нашла! Это с ним дрались сразу трое!"
- Да это не настоящий бой, - успокоил её Керим-ага.
...Менгли глянул коменданту прямо в глаза:
- Керим, я забираю у тебя её сына! Я обязан этой женщине жизнью и слов своих на ветер не бросаю!..
- Ничего не получится, великий воин и великий бей! Этот парень Рустем, как и другие, собственность падишаха! Он мне не принадлежит!
Они вышли из палатки.
- Керим! Вон там за рекой стоит кошем мой Ширинский тумен*. Если ты не хочешь, чтобы мои джигиты штурмовали твою крепость, развалили её стены и вырезали гарнизон, назови меня врагом и выбирай оружие... Месяц назад я был ранен отравленной стрелой. Гёзлевский имам отказался лечить меня молитвой, сказав, что покойников воскрешает только Аллах! У тебя есть шансы победить меня сегодня, но уже через неделю у тебя их не будет!..
Немигающий взгляд коменданта был прикован к кадыку на горле Менгли.
- Менгли-батыр, меня зовут Метателем, и я искусно владею турецким кинжалом, но я не стану с тобой драться и называть своим врагом. Просто доложу Великому Визиру всё, как есть!..
Глаза знахарки заискрились гневом:
- Слушай, Гриша-Керим! Не забудь добавить Великому Визиру, что у тебя забрали твоего родного племянника Ивана Фёдоровича и кем тебе самому доводится войсковой есаул Войска Низового казацкого, Федька Московитин!
- Зачем так зло шутить, ханум! Какие могут быть родственники у янычара?!
- Кровные, по батьке и матери!
- Уезжайте в свой кош и ждите там янычара Рустема с пакетом для бея Менгли. Что будет дальше, решайте сами. Аллах вам судья!
Попрощавшись, они свернули вниз по реке. Тревожно было на душе матери, не совсем верилось в искренность янычарского аги... Маленькая лодочка пристала к берегу, с неё спрыгнул на берег молоденький янычар в новенькой янычарской форме:
- Вы и есть Менгли-бей? - спросил янычар, протягивая пакет.
- Подожди, отойдём подальше от берега.
- Куда мы идём? Где крымский кош?
- Нет здесь никакого коша, здесь только я, Менгли-бей, и твоя мать Ляна...
Ляна сбросила уже ненужную паранджу и обняла сына. Путая молдавские и русские слова с турецкими, янычар заплакал навзрыд: "Мама, как долго я тебя ждал!.." Плакала и мать. Менгли посадил Ляну в своё седло, а сына посадил в седло матери. Сам сел позади своего седла на могучую спину аргамака. Ехать пришлось довольно долго и шагом. Парень впервые ехал верхом на лошади. Перед заходом солнца Менгли уже стучал в новенькие дубовые ворота. Забеспокоились волкодавы во дворе, ворота открыла сама хозяйка. Её неподдельной радости не было предела...
- А где Остапчик? - спросила Груня-ханум.
- Да занят Бекир, жив-здоров, а я без малого не того... Мыльню* как хотела, успела отстроить? Много лет в парной не был!
- Не забыл?
- Не забыл. Тут, сестра, со мной женщина - Бахсы с сыном, ты знаешь, я преувеличивать не люблю, но мне уже готовили саван!..
- А я думала, наконец, нашёл себе жену, пора уж!
- Может и пора, только она замужняя и сын уже почти взрослый. Мне она подходит, только говорит, где-то её казацкий есаул запропал. Сестра, скажи работникам, пусть баньку истопят, месяц лежал, всё тело чешется!
...Груня-ханум не захотела жить среди своего кровного народа, среди вражды и зависти. Сын Бекир был привязан к дяде Менгли и наотрез отказался возвращаться в незнакомый ему казацкий край - Дикое поле. Ещё при жизни Алу-Арслана Груня-ханум распоряжалась содержимым его многочисленных сундуков и сундучков. Одежда, золото, серебро и меха не воспринимались кочевниками всерьёз. Их главное богатство - лошади, овцы, верблюды. Семь бейских родов и один ханский были в Крыму, ни один из них не мог иметь столько всякого имущества, как род Ширинских беев. Со слов старушки Галии, начало этих богатств было сколочено Эминбеком - Тудуном Кафы. Убив брата и его семью, Алу-Арслан всё в улусе захватил в свои руки, не пропуская никого к власти. Кафа в середине XIII века была захвачена генуэзцами и пробыла под их властью 250 лет, после чего перешла к туркам. По словам Галии, Алу-Арслан всю жизнь, как горб, протаскал за собой сокровища старшего брата, за всю долгую жизнь не найдя им применения, вероятно опасаясь проклятья!..
...Груня была хуторянкой и решила поселиться на своём старом месте, давно уже пепелище, заросшее камышом!.. По просьбе сестры, Менгли выкупил для неё два десятка ясырей, которым пообещал волю после обустройства хутора в плавнях Узу. Груня-ханум с чисто татарской добросовестностью проследила, чтобы всё имущество покойного Алы-Арслана было унаследовано Менгли-беем. Не без согласия Менгли сестра увезла часть дедовских сокровищ, присвоенных Алу-Арсланом в тудун-сарае Кафы. Две перемётных сумки золотых монет и изделий из золота - столько смогли поднять и положить на лошадь...
...Пропаренный, одетый в белую вышиванку и широченные казацкие шаровары, Менгли босой сидел за настоящим украинским столом. На полках сверкала яркая посуда, по стенам висело и старинное, и самое современное оружие.
- Ты молодец, сестра - умеешь хорошо устроиться и хорошо жить!
Сын Ляны, Ваня, застрял где-то в компании молодых конюхов хозяйки... Оказывалось, что он совсем не обязан быть пехотинцем, а может, как богатый спагия, воевать верхом на лошади!.. Конечно, мать отдаст ему эту крепкую вороную лошадь!
Груня-ханум поставила перед гостями прозрачную Лубенскую водку - горилку. Винокуры магнатов Вишневецких умеют делать любимый казаками пшеничный напиток! Горилка давала князьям больше, чем все крипаки на Волыни, вместе взятые! Многочисленные шинки, как колодцы-кудуки, притягивали со всего дикого поля страждущих!
- За знакомство и удачу пьём до дна!
Выпили жгучую жидкость. Не успели закусить как следует, Груня налила в кухли желтоватую жидкость.
- Это любимый напиток нашего брата Гната - в нём казацкая сила! В память о нём пьём до дна!
Чтобы не обиделась хозяйка, счастливая мать выпила и перцовку до дна!
Третьим был более мягкий напиток из перезревших вишен и горилки.
- Ты почаще приезжай, брат, я сделаю из тебя настоящего казарлюгу, как наш брат Байда!
- Что ты сказала, мать? - поперхнулась вишнёвым настоем знахарка, - я приёмная дочь Гната Максимовича, атамана Байды... Мой отец Коста, сын Стефана Великого, господаря Молдовы, всю жизнь воевал против турок. Когда он погиб, меня хотели отправить в Стамбул. Казаки Байды разгромили Ачи-Куле, и я получила свободу из рук своего будущего мужа Фёдора. Много раньше, ещё после страшной бойни под Темешваром, к нам в боярскую усадьбу привезли одного израненного воина - друга моего отца Косты. Мне пришлось лечить этого непростого человека так, как подсказывал опыт нашего древнего народа кодренов... Там, в Очакове, он случайно встретил меня, когда узнал, что я осталась сиротой и мне нельзя в Молдову, то удочерил меня и отправил к своим на хуторок, к жене пасечника и костоправа Харитона. Харитониха любила Игната Максимовича, а её муж хотел разобраться с турками, у которых в рабстве были его сыновья и внуки... Тогда лодочку со слепым стариком тащили казаки на аркане за байдаком, было с ним человек шесть казаков, молодых и крепких. Когда турки стали догонять байдак, дед отрезал аркан и приказал казакам добираться до берега вплавь. На глазах у всех нас, когда турки крючьями подтащили лодку к своей галере, старик воткнул в отверстие для чоба одной из бочек тлеющий трут... Все байдаки остановились, казаки сняли шапки... Галера догорала вместе с турками и невольниками! ...Люди по привычке шли к своему костоправу, а его уже не было... Стала я помогать людям, как могла, а потом забрела к бабуле Харитонихе её старая знакомая Ак-Су или, как её звали, Оксана с Днепра. Сама разболелась, долго не могла умереть. Много незнакомого мне степного рассказала знахарка... Так стали идти и те, кого лечила Ак-Су. Как-то вернулась от больных людей домой, а бабуля Харитониха плачет - забрали моего Ваню татары и повели с другими в Крым... Пять лет искал Ваню Исмаил - сын Кипчакского бея, которого я лечила. И этот батыр задал мне работы, не приходилось ещё иметь дела с трупным ядом. Вспомнила, как Ак-Су лечила укусы гадюк - получилось, хотя думала, что это мой последний больной - уж больно крутой у него дядюшка Ислам-Гирей! Мне кажется всё кошмаром, какая сила могла вообразить такое родство, как у вас?!
- Кесмет, доля, судьба - как не верти, а ты думала брата своего мужа-уруса встретить в Ислам-Кермене, да ещё янычарским агой? - вопросом на вопрос ответил Менгли...
- ...Пути Господни неисповедимы, как и казацкие шляхи. Какого сына родила я своему шалопутному мужу, а он его ни разу в глаза и не видел! Сперва не было батьки, потом не было сына, а потом и я в Крым уехала!.. Ничего не пойму: у Ширинского бея родная сестра - казачка, их брат - казацкий атаман! Кто вы? Люди? Оборотни? Меня за глаза зовут ведьмой, ну и пусть, что-то я, в самом деле, ведаю и могу лечить людей!..
...Менгли спокойно хрустел своими сверхпрочными зубами неокрепшими костями молодой утки. Груня-ханум слегка раскраснелась, давно она всерьёз не пила! Она не могла понять Бахсы. Ей было ясно одно: её брат неравнодушен к этой смуглой женщине... Поняв, что никто никому ничего толком не объяснит, она оставила гостью с братом в своей пышной казацкой спальне с широченной постелью с периной, кучей громадных и поменьше подушек. В отличие от Ляны, Менгли не чувствовал спиртного, его пьянила она сама...
- ... Поедем со мной обратно в Крым, и ты станешь княгиней Присивашской степи! Сын не помеха - будет джигит!
Сильно опьяневшая Ляна ответила:
- Если хочешь, бери моё тело - живое или мёртвое, я сопротивляться не буду. Но помни, что черкасский поп соединил мою душу с непутёвым отцом моего единственного сына!
- Мубарек Олсун - будь благословенна, дочка моего брата. Всю жизнь была у меня невестой молочная сестра и непреклонный шариат, а теперь тень брата и его приёмной дочери! До рассвета я уеду отсюда, но помни, как трудно тому, кого отвергают!
- Менгли, я бы может ещё там, в Крыму приняла бы тебя в свои объятия, но за нами следила девчонка, которая только одного тебя ждала более пяти лет!
- Слушай, о ком это ты говоришь? Об Акбале? Я своими ушами слышал, что у неё есть какой-то батыр. Я её сватал за племянника Бекира, молодого, крепкого, шустрого - Ер-джигита*..!
- Тебя называют гордостью Крымской степи, и ты ничего не видишь. Акбала мечтает о тебе с тринадцати лет!..
- Ну ты даёшь, Ляна-джан, подумать только: Акбала и я? Не пойму вас женщин, лежишь со мной в одной постели, а сватаешь меня за другую!
- Я могу сделать так, что ни один мужчина мной не овладеет!.. Но не будь дураком, гони калым Кипчак-бею за Акбалу для себя! ...Если бы ты женился на Лоле, у тебя была бы уже целая куча цыганчат, если ты захочешь овладеть мной всерьёз, я нарожаю тебе молдован. Когда я лечила лубенцев и черкассцев, у меня была искусная соперница - лубенская шинкарка Двойра, она умела хорошо лечить, но это у неё стоило дорого. Когда умерла бабуля Ак-Су, Двойра считала, что все ринутся к ней... Она говорила мне, что я дура набитая, связалась с казаком-кацапом... Ты - торэ-чингисид, вся Азия считает кровь чингисидов священной. Права Акбала, права Двойра - кто родился избранным, тот должен спариваться с равным себе!.. Мне нужно было выходить за боярина молдаванина или волоха.
Менгли решил уходить, натянул ичиги и потянулся за своим страшным кнутом...
- ...Брось цыганскую блажь, улус-бей, я знаю, что ты не из тех, кто ночью наслаждается, а утром убивает!.. Спеши к Акбале, вы созданы друг для друга!
Как будто и не пил батыр. Наощупь вышел во двор, где-то рядом хрустели сеном и овсом лошади.
- Ты что-то хочешь, брат? - спросила хозяйка, - что-то не сладилось у тебя с чужеземкой?
- Ты помоги ей, сестра, она - настоящий человек!
- Куда ты собираешься в ночь, ещё и пьян? Да ещё во враждебном тебе краю?..
- Сестра, ты, понимая меня, уложила нас с Ляной в одну постель, а она засватала за меня другую! Улажу свои улусные дела и после свадьбы приеду сюда с ней!..
- Смотри, не уедь в нашей одежде, а то дядины капы-кулу подымут тебя на пиках.
На рассвете Менгли оделся в свою привычную боевую одежду батыра, зашёл в спальню - там, свернувшись в клубочек, спала Бахсы. Менгли вытащил свою дамасскую саблю... Ляна проснулась и села на кровати, она привыкла спать по-степному, не раздеваясь...
- Ты что-то решил? - без страха спросила Ляна.
- Да, я уезжаю, зашёл проститься с тобой!..
- Прощайся, как можешь!
Ляна встала перед ним. Менгли взял левой рукой конец сабли, центр приложил к губам:
- Клянусь на этой сабле, что она не коснётся ни одного украинца или молдаванина. Если я нарушу клятву, да приму смерть от своей сабли! Свидетель - Аллах!
- Спасибо тебе за сына, за твою страшную клятву! Да хранит тебя Иисус Христос и пречистая Дева Мария! - Ляна поцеловала батыра в щёку, - Будь счастлив, батыр, с Акбалой!
...Поднялся на задние ноги отдохнувший белоснежный аргамак батыра, с седла поцеловал Груню-ханум:
- Скоро жди гостей!
...Уже вечером того же дня Менгли сидел в дядиной юрте Ферх-Кермена.
- Домой в улус? - спросил Ор-бей.
- Сперва в улус, потом...
- В твоём улусе беда, Камбирдей перерезал всех твоих племянников, сколько их, потомков Алу-Арслана?
- Одиннадцать!
- Почему-то Бекир насчитал двенадцать.
- Двенадцатый - мой племянник Бекир, если он здесь и жив останётся сын сестры Мирьем, кто считает его потомком Алу-Арслана, а в самом деле он - потомок Эминбека, как и я с Бекиром... Кстати, а где Бекир?
- Да играет с купцами в нарды в караван-сарае.
- Нас с тобой ещё не проиграл?
- Да, похоже, ещё нет!..
Тургауды нашли игрока Бекира в караван-сарае, где он успел проиграть своих троих лошадей!.. Менгли скривился и достал из пояса десяток золотых монеток:
- Купи себе одну клячу, чтобы доехать до улуса, там поговорим с тобой о нардах - я тебя отучу не только от нардов, но даже и от детских альчиков! Дожился, эх ты, чингисид,
Ер-джигит! Где сейчас эта бешеная собака? Камбирдей где?
- Я с двумя тургаудами бросил его в яму, но ночью их с муртазой кто-то выпустил. Они забрали в одном из табунов шесть лучших лошадей и ускакали на восток, по другим Ширинским кочевьям...
- Ты послал в погоню?
- Никого я не посылал, весь аул взбудоражен, люди готовятся хоронить правнуков бывшего бея... Ждут тебя с тревогой, боятся, что и ты, как Камбирдей, будешь учинять расправу!
- Какую расправу?
- Как, какую? Из кочевья сбежали вместе с добром и юртами все многочисленные родственники Муртазы.
- Куда?
- Не знаю! Все затаились, как нашкодившие мыши. Со мной люди боятся разговаривать, чтобы я их мысли не передал тебе!.. - Бекир обратился к Ор-бею, - Агай Ислам-ага! Если моя рука дотянется до этой бешеной собаки, я срублю ему голову!
- Не будь мальчишкой, его должен судить кади по Шариату. Он такой же чингисид, как ты! На поединке убить можно, казнить - нельзя! - резко ответил Ислам-Гирей и повернулся к батыру, - А ты, Менгли-бей, ещё не про всю грязь узнал! Приведите армянского купца из Гёзлева!
Тургауд привёл закованного в цепи Ашота.
- Ну-ка, расскажи моему гостю Ширин-бею, кому и для чего ты продал яд для стрел?..
- От княжича Камбира Ширинского - внука Алу-Арслана приехали двое - старый и молодой. Камбир-бей жаловался, что завелись волки, с которыми табунщики не могут справиться, нужен для этих волков хороший яд. Предложили хорошую цену, как было не продать?
- Вот эти два волка, от которых внук Алу-Арслана хотел защитить дедовы табуны!.. - Ор-бей кивнул головой в сторону Менгли и Бекира, - так что мне с тобой делать, купец?
- Взять пеню за несостоявшееся убийство и отпустить на все четыре стороны...
- Не получается, голова Менгли-бея очень дорогая, но она на месте. Получается так, что покупать ты будешь свою собственную голову! На мой взгляд, она много дешевле, чем у батыра Менгли. Интересно, во сколько ты её оценишь сам?
- А люди говорят, что у меня золотая голова!
- Ты предлагаешь отрубить её и взвесить?
- Кто же тогда будет за неё платить, и за что? Был в древности один умный грек, который, забравшись в полное воды корыто, сделал открытие, что объём его тела равен объёму вытесненной воды... Слыхал ты что-нибудь про того хитроумного грека?..
- Что-то затеял ты мудрёное, как будем мерять твою голову?
- Очень просто: в большую бочку поставим бочонок поменьше, нальём в меньший до краёв воды. Я опущу голову по шею, потом померяем, сколько воды вылилось через края из меньшей бочки в большую. Потом насыпем золотых монет столько, пока не наберётся столько же, сколько выбежало воды в первый раз...
- Ладно, хватит сказок! Твою негодную голову мы продаём тебе за две тысячи золотых дирхемов... Ты способен заплатить за неё столько?
- Думаю, что смогу, но как я их привезу?
- За такую сумму тебя отвезут домой, но если будешь хитрить, срубят голову...
Тургауды расковали цепи на купце, и пошли готовить лошадей.
- Ну, как, кто сегодня купец, Ашот или я? - Ор-бей был явно в хорошем настроении,- Тысяча останется у нас в Ферх-Кермене на особые расходы в ближайшем будущем, а вторая твоя, батыр - ты заслужил её своими муками.
- Нет, дядя, обе тысячи твои - для особых расходов. А мне отдай одного моего давнего беглого ясыря, он урус, я добыл его в честном бою арканом. Он сбежал и за ним передо мной должок...
- Какой он из себя?
- Зовут Федькой, примерно ростом и силой был с меня, я видел его в зиндане Ферх-Кермена, когда ходил смотреть на дохлого старика Касыма...
- Что-то ты, Менгли, путаешь или меня надули, этот урус - казак, ходил есаулом на помощь моему дяде хану против меня. Продавцы моего аньды Оспана отловили этого медведя пьяным в каком-то шинке Дикого поля... Я уступлю тебе твоего врага так же, как ты уступил мне тысячу золотых, только при единственном условии - если ты не ошибся, и он узнает, кто ты такой...
Три тургауда с оголенными саблями ввели раскованного Федьку со связанными за спиной руками.
- Я задам тебе, урус, только один вопрос, от которого зависит твоя дальнейшая судьба. Ты когда-нибудь встречался с моим гостем? - Ислам-Гирей показал в сторону Менгли...
- Да, под Козельском он зацепил меня петлёй из конского волоса. После этого мы с одним атаманом были взяты уже не в бою, а в засаде, и рыли степные колодцы для его аула. Потом нам повезло, и мы сбежали. Два раза я был у него в плену, но он в ауле не хозяин. Нашим хозяином был вредный старикашка, Алу-Арслан-бей. А этот батыр был из его людей.
- Как тебя зовут?
- Звали Фёдором, сыном Матвеевым, а тут зовут Федькой Московитиным...
- Ты ходил с казаками против меня в Крым?
- Заплатили нам золото, дали лошадей, чего бы ещё? Заплатишь ты, дашь лошадей с сёдлами, почему бы и с тобой не пойти? А супротив кого и за что - извини, это не наше дело!..
- Вот такие дела, знакомый тебе Менгли-мурза сейчас вместо твоего Алу-Арслана, я передаю тебя ему, как бывшую собственность его рода...
Батыр отвёл племянника в сторону и отдал ему распоряжение:
- ...Бекир, езжай в аул, отбери сорок шесть молодых кобылиц и одного матёрого жеребца. Жеребца белого, а кобылиц - всех возможных мастей поровну и гони их в аул Кипчак-бея. Никому ничего не объясняй!.. Там встретимся!..
Федькины ноги были привязаны к стременам, а руки - к седлу. Повод лошади был привязан к седлу батыра. Отъехав довольно далеко от Ферх-Кермена, Менгли своей острой саблей обрезал ремни на ногах и руках ничего не понимающему Федьке.
- Ты знал хутор Горпины за Ислам-Керменом?
- Как не знать, сидел там, в сарае с батыром и старикашкой, а потом батрачил у сотника Рваного Мусия, только я самой той Горпины не застал. Другой сотник забавлялся молодой татарочкой...
- Едь туда! Сутки назад там был твой сын и твоя Ляна, где они сейчас - я не знаю, передашь привет хозяйке Груне-ханум! Сотника Мусия там давно уже нет!.. Он был великий грешник и где-то остановил его Аллах! Да держись подальше от Ислам-Кермена! Там новый комендант, очень способный ага! Ладно, пора мне свои дела решать, езжай своей дорогой!..
Без остановки батыр проехал ночью через Ор-Капу, жеребец потянулся к востоку, домой в улус, но Менгли повернул его к западу. Пристяжных не было - на одном уехал хитрый Бекир, а второго он отдал Федьке, которому где-то в глубине души завидовал... Жеребец понял направление и шёл хорошей рысью прямо по голой степи, без дорог, напрямую. Менгли поймал себя на том, что он в состоянии спать в седле. Когда стала лошадь у большого колодца-кудука, Менгли не запомнил. Он сонный сполз с лошади, зажал в руке повод и заснул... Ему приснился сон, что у колодца стоит Акбала и поит его коня из кожаного ведра...
- Мубарек олсун, карлигач*!
- Здравствуй, великий батыр!
Менгли проснулся, но то, что он видел, было явью, рядом с большим колодцем стояли две белые юрты и чуть в сторонке знакомая разноцветная юрта Акбалы...
Тревожно смотря в глаза батыра, Акбала спросила у него, - Как, жива-здорова Ляна-джан?
- И жива, и здорова, сына Ваню нашла и уже, наверное, и муж её объявился!
- Завидую ей!
- Почему?
- Она очень хорошая и тебя после сиротства тянуло к ней, как тянет жеребёнка к вымени матери...
- Слушай меня внимательно, пересмешница! Сюда мой племянник гонит сорок шесть кобылиц и одного жеребца. Идём к твоему отцу, пусть готовится к большому тою!
- Я уже говорила тебе, батыр, что я люблю торэ-чингисида и не пойду замуж за твоего племянника-полукровку - гургена!
- Кто тебе сказал, что на этот раз я сватаю племянника? Это ты засватала меня против себя, перестарка, через Бахсы-Ляну!
- Ничего, родной, я у тебя не пойму!
- Я приехал сватать тебя, Акбала!
- За кого?
- За себя!
- Кто же так делает?
- Акбала, Ляна сказала, что ты любишь меня. Это правда?
- Да! Как и то, что глаз батыра годится только в боях, а в остальном он как крот!.. Пять лет моя подушка не высыхала от слёз! Я боялась, что пока я стану взрослой, мой любимый четыре раза женится, и я останусь без возможности стать его младшей женой!
В это самое время отец и сын Кипчак-беи пили пенистый кумыс в отцовской юрте.
- Какая прелесть сидеть в юрте, а не зиндане зловещего Гирея, пить вот такой крепкий кумыс!
- Ты бы, сынок, так не говорил, если бы попробовал тот, что наша Акбала готовила для раненого Ширин-бея! То было настоящее искусство кипчакского кумыса! А сейчас
чем-то отдаёт, похоже, сивашской рапой... Горько-солёный привкус!
-Привкус слёз и пота?
-Да, вроде так, сынок! Надоела нашей ласточке её золотая клетка, пора ей вить своё гнездо. Немного в нашей степи чистокровных жеребцов, ещё меньше чистокровных чингисидов-торэ. А она засмотрелась на солнце!
- Слушай, отец, неужели для такой красавицы, как она, перестарок-батыр такое уж и солнце!?
- Кто его знает, сынок, может быть, сам Аллах отводит её от бездетности, ведь в его годы настоящие мужчины имеют по куче взрослых детей!
- Зачем ты мелешь тот ячмень, который не прожарен?
Разговор Кипчак-беев прервал вошедший нукер. Он сказал им, что в ауле гость - Менгли-бей. Исмаил с отцом ушли переодеться в праздничную одежду, которую не любили носить каждый день... В юрту вошёл батыр в своей боевой одежде.
- Менгли-бей, неужели тебе не надоедает постоянно таскать на себе столько посеребрённой стали?
- Знаешь, Исмаил, если бы у тебя было столько врагов, сколько их у меня, ты бы думал иначе!
- Извини, Менгли, я хотел сказать, что батыр не должен бояться опасности и смерти, раз он батыр...
- Исмаил, твой отец был батыром, а ты не можешь им быть, хочешь, скажу, почему? ... Сын должен учиться воинскому искусству у кого угодно, только не у отца или дяди.
- А как же твой племянник, Бекир?
- Когда со мной стал ездить Бекир-мурза, мы оба не знали о своём родстве!..
- Ассаумагалейкум*! - сказал вошедший с палкой Кипчак-бей, опустился на кожаную подушку рядом с гостем, сидящим на торе, и стал наливать в большие деревянные чашки серебристый кумыс. Первую чашку он протянул гостю, - Будь здоров, Менгли-бей... Скажи, сынок, что лишнее или чего не хватает в этом напитке?..
Менгли выпил и сказал, что кто-то в кумыс добавил Шайтан-Су - сивашскую рапу...
- У нас нет сивашской рапы, кто-то плакал, сбивая кумыс!.. Позовите ту, что сбивала его!
Исмаил привёл Акбалу.
- Дочка, ты совсем разучилась готовить кумыс. Пора отдавать тебя за кого-нибудь замуж!
- Зачем за кого-нибудь, - вмешался Менгли, - мой племянник гонит сюда сорок семь лошадей - это калым за Акбалу!
Акбала села на подушку и обхватила голову руками:
- За кого идти замуж? За Менгли-бея или за его племянника?
Поддразнивая сестру, Смай сказал:
- Сорок семь лошадей - это очень хорошая цена. Хотя я тоже не понял, кто хочет на тебе жениться?
Акбала подошла к брату и зашипела на него, как змея:
- Тебе, ахмаку*, чужих лошадей захотелось, а знаешь ли ты, кто отбил все наши табуны у барымтачей, когда Ор-бей увёл тебя с твоими разбойниками? Ты отсиживался в холодке, а я пошла на верную смерть.
Изумлённый Тогрул-бей уставился на дочь:
- Ты??? Так это была ты???
1 комментарий:
Это последняя глава?Продолжение будет?Есть ли страница с обьяснением слов,помеченных звездочкой?Крым в этом романе открылся для меня по новому.Спасибо автору!
Отправить комментарий
Есть мнение.